Первый курс.

Первая ночь в первой общаге по возвращению из колхоза прошла на голой, даже без матраца, койке, на которой я к утру замёрз до стука зубов. Следующий день был наполнен хлопотами по вселению в общагу. Волей случая я попал в 93 комнату на четвёртом этаже вместе с Игорем Благодёром и Сашей Герасименко. В этой комнате уже давно жил третьекурсник Андрюша Киль. В этом плане мне не повезло, уж слишком наши с ним взгляды на жизнь не совпадали. Согласен, и меня часто заносило в «не ту степь», это от отсутствия опыта урегулирования отношений с людьми. К моему везению, я прожил в этой комнате не долго, в общежитии делали ремонт, нас перетасовывали, и я перешёл в одну комнату с ребятами моей группы, Р-27. В  комнате  №101 мы объединились в таком составе: Володя Чалый, Шурик Спиридонов, Серёжа Шерстюченко и я. С Шуриком и Серёгой судьба свела меня на долгие годы.

Кроме выше перечисленных, и уже знакомых мне по колхозу Васи Бачкалы и Альберта Парфёнова, в группе Р-27 было много замечательных ребят, с которыми было комфортно общаться, учиться, скажем, вцелом сосуществовать. Старостой назначили Володю Попкова. Андрей Бондарев, Андрей Акульшин, Серёжа Середа – таганрожцы, а также братья-двойняшки Лозбеневы Саша и Володя, жившие в доме рядом с корпусом Г в Добролюбовском переулке.

До этого Лозбеневы учились в таганрогской средней школе №8 им. Ломакина, что также возле корпуса Г, только с другой его стороны, в Некрасовском переулке. Так, что для них мало что изменилось с поступлением в ТРТИ, ходить на занятия им стало даже несколько ближе.

 Папа их радиоинженер, так что путь на РТФ им был предначертан - династия. Надеюсь, что и маленький Антоша, младший сын Володи, также последует примеру старших поколений. Мы часто собирались у них дома праздновать различные события, их золотые папа и мама всегда гостеприимно встречали нас, угощая всякими вкусностями. Когда общаешься с братьями одновременно, то возникает ощущение ауры благожелательного расположения, потоком исходящей от обоих. Саша  имел более решительный характер, чуть твёрже, чуть круче. Вовчик был самой мягкостью, обходительный, избегающий грубых оценок, грязных слов, очень тактичный и толерантный. Он любил длинно и витиевато выражать любые глобальные мысли и тезисы, так, что не сразу вспомнишь с, чего всё начиналось, и не допетришь, к чему привело.

Однажды на семинаре он таким хитрым образом закрутил доказательство невозможности какого-то события, подытожив, что «такого не может быть, потому, что не может быть никогда», что у самого Седмиградского, кандидата исторических наук, наверное, мозги съехали с катушек. Мы же со Спиридоновым, обалдевши, смотрели друг на друга, при этом глаза Шурика  стали размером, больше очков. С тех пор тезис – такого не может быть, потому, что не может быть никогда, стал для нас непререкаемой аксиомой. Однажды на таком же семинаре по истории КПСС вызвали отвечать Сашу Лозбенева, а Вовчик ему суфлировал, видимо, в значительной мере мешая брату сосредоточиться, поэтому на вопрос, кто был главным организатором сталинских репрессий, Саша уверенно ответил – «Иверия!», вместо имени  виновника назвав марку любимого всеми нами напитка, к дикому восторгу аудитории. Но видели бы вы братьев, отражающих нападение внешних врагов! Агрессор подвергался решительной атаке одновременно с обеих сторон, и ему ничего не оставалось, как уносить штаны.

Девушек в группе было немного, как и бывает на РТФ. Это Таня Панько, Галя Брашовян, Валя Адаменко, Люда Шильцова и Наташа Потехина. Наташа была отчислена, Люда позже ушла в академ и в дальнейшем училась в Р-18.

Одной из замечательных личностей был Сёма Амасьян. Высокий, такой большой и добрый. Сёма говорил с характерным кавказским акцентом, хотя досужие языки утверждали, что армянским Сёма не владеет. Но, несмотря на идеальный музыкальный слух, проблема с восприятием фонетики языка, всё же, была. Ведь говорили, что Сёма смеётся над анекдотом трижды. Первый раз, со всеми вместе, второй раз, когда смысл анекдота, наконец, дошёл до Сёмы. Потом всем смешно, как Сёма воспринял анекдот, и Сёма разделяет этот взгляд со стороны и тащится по третьему разу. Но музыкантом он уже в те годы был отменным, владеющим целым рядом инструментов. Он участвовал в институтских творческих коллективах вместе с Шуриком Спиридоновым, играл с музыкантами в кафе «Театральное». Не знаю, после окончания ТРТИ работал ли он когда-нибудь  радистом, вероятно, нет. Его призвание и стихия – музыка.  Однажды Вася Бачкала, когда мы по физике изучали системы единиц измерений  СИ, СГС и т.д., подшутил:

- А, знаете, такую систему АМС?

- Конечно, знаем, - ответил Амасьян. Там есть такая единица измерений – бачкала. Одна бачкала, две бачкалы, три бачкалы…..

Шутка всем запомнилась, и когда Вася женился, поговаривали:

- Была одна Бачкала, стало две Бачкалы, будет три Бачкалы….

Володя Чалый, отслужив в морских пограничных частях, поступил на подготовительное отделение, было таковое в ТРТИ. Туда поступали ребята после армии или длительного перерыва в учёбе после школы. Затем, сдав экзамены, переводились на первый курс. Таким образом, он был старше меня на четыре года. Родом он был из-под Херсона. К учёбе он проявлял особенное рвение и усердие. Часами  пропадал в  читальном зале библиотеки в корпусе А и учебной комнате общаги.

Сергей Шерстюченко  прибыл из села Александровки, что под Азовом. Серёжа утверждал, что он донской казак, но его речь, наполовину состоящая из украинских и украинизированных русских слов, выдавала в нём потомка переселённых Екатериной Великой запорожцев. Причём акцент и интонации были неповторимо кубанскими:

- Та, шо ж вы, пацаны борщ сожралы, а каструлю нэ побанылы. Она ж стоить и воняе….

 Когда Серёга рассказывал о каких-нибудь своих злоключениях, выходило это настолько комично, что мы укатывались со смеху. Серёжа даже иногда обижался, мол, у меня неприятности, а вы тащитесь. Мы, конечно же, извинялись, объясняли, что тащимся его манере изложения, а так, по жизни, целиком ему сочувствуем. Однако его этническая самобытность просуществовала недолго, буквально за несколько месяцев его речь «ассимилировала» в общепринятую форму. За высокий рост и худощавость к нему быстро приклеился «логин» Длинный.

Шурик Спиридонов приехал в Таганрог из Узбекистана, горд Гулистан, что в переводе – город цветов. Шурик, как я его воспринимал, всегда был уравновешен, знал, чего хочет от жизни. Он  никогда не был в суждениях резким, категоричным, но всегда имел своё твёрдое мнение по многим аспектам, никогда не навязывая его другим. Переубедить его всегда очень сложно, для этого нужны неимоверно весомые аргументы. В отличие от многих нас, он не любил большие шумные сборища, его не прельщали массовые развлечения, типа дискотек. Даже во время основательных попоек он хождению на ушах предпочитал уединение на покой. Музыку любил слушать в одиночестве, как гурман, он выбирал место посередине комнаты, где стереоэффект максимальный и с закрытыми глазами вкушал свои любимые музыкальные композиции.  Фильмы смотреть мы усаживались рядом, чтобы комментировать происходящее на экране, не мешая окружающим. Комментарии получались забавными, типа современного «гоблинского перевода».  Он имел музыкальное образование и всегда участвовал в институтской самодеятельности. Я многое почерпнул от него в плане музыкальных познаний. И не только. Моё освоение элементарной кулинарии проходило под бдительным кураторством Шурика.

Ещё среди моих одногруппников был Серёжа Шершнёв. Жил он у дяди через Октябрьскую площадь от общаги. Поэтому практически всё свободное время проводил у нас. Внешне такой добродушно-вальяжный и  утончённо-интеллигентный, как кот Леопольд из известного мультфильма. Это замечательный гость. Замечательный тем, что не требовал к себе специального внимания. Его не нужно было развлекать, он автоматически подключался к общим нашим делам или тихо сидел и занимался чем-то своим. Мог пойти погулять по общаге, посетив друзей-знакомых в других комнатах. Если не попадал на общий обед, проголодавшись, он самостоятельно кормился из шкафа с едой. Как дал ему определение Шурик Спиридонов - "гость на хозрасчёте".

       Нас, бывших школьников, поразило своеобразие учебного процесса. Уроков, как таковых не было, не было каждодневных домашних заданий. Занятия проходили по два академических часа (по 45 мин.) парами. Посередине пары перерыв в 5 минут, между парами перерывы в 15 минут. В те времена все учебные заведения работали по шестидневной рабочей неделе с одним выходным. Теоретический материал начитывался на лекциях, причём в таких дозах, что голова шла кругом. На школу были в первом приближении  похожи практические занятия и семинары. Но лабораторные по физике убили наповал. Каждая «бригада» из 2-3 человек выполняла каждую свою работу, по очереди. Причём подготовить расчётное задание полагалось дома, а теоретический материал по многим темам ещё не начитан, и смотришь на это задание, как баран на новые ворота. Я ещё пытался поначалу, вернувшись с занятий в общагу, читать и запоминать лекционный материал, от чего в голове возникла каша и неразбериха. А тут каждый день преподы стращают отчислением. Мол, поступить легко, а вот учиться……  Наверное для поднятия тонуса, чтобы первокурсники не расслаблялись. А многих из нас такие обстоятельства повергали то в шок, то в уныние. Мы с Тимохой были полностью деморализованы, вроде бы не дураки, далеко не из худших, а ощущаем себя полнейшими олухами. Каждый день в курилке мы обсуждали ужасы свалившихся проблем. Подбадривали старшекурсники, что все эти страхи фигня, всё устаканится, и не мы такие первые, все были первокурсниками. Но в эти успокоения, почему-то мало верилось. Только братья Лозбеневы были в бодром состоянии духа, поскольку для них институт и порядки в нём не были новостью.

В первом семестре   нам читали чисто общеобразовательные науки: две математики, матанализ и аналитическую геометрию, физику, историю КПСС, начертательную геометрию. Преподавали иностранный язык, преимущественно английский. Были также подгруппы немецкого и испанского. Иностранный язык, единственная из наук, преподавание которой велось по-школьному. Но это обстоятельство не  облегчало положения, об этом расскажу отдельно.

Семестр продолжался до конца декабря. Сессия, пора экзаменов, начиналась 2 января длиною до 25-26 числа. Перед сессией зачётная неделя, в которую все должны сдать положенные зачёты и задолженности по предметам. Первым нам предстояло сдавать экзамен по математическому анализу, который  вёл Анатолий Андреевич Афонин (в народе – Афонька). Преподаватель строгий, очень строгий. Что не могло не сказаться на отношении к нему студентов. Говорили, что он вредина, но я этого не ощутил. Строгость да, а в остальном мы с ним легко договаривались. Судачили, что какие-то студенты его пытались побить, но он при своём небольшом росте отлично владел приёмами бокса, и ретивым «мстителям» не поздоровилось. Науку свою он, видимо, любил до фанатизма. Однажды на лекции:

- Пишем заголовок новой темы. Ряды Тейлора…. – при этом так сладострастно выдохнул и по-гурмановски причмокнул, как будто пропустил рюмочку французского коньяка, закусив красной икоркой.

  Естественно, я запасся шпорами, пришёл в числе первых, предвкушая «банан» (двойку), однако к своему удивлению, экзамен для меня прошёл, как по маслу. Анатолий Андреевич с удовлетворённым видом вывел «хорошо» в моей зачётке. Значит, не так страшен чёрт, как его малюют! Следующую, аналитическую геометрию, я сдал уже с меньшим напрягом. Принимал Николай Евгеньевич Сапунцов, представитель династии Сапунцовых, преподавателей ТРТИ. Так получилось, что я учился у всех троих. Их отец, Евгений, преподавал на подготовительных курсах, Николай аналитическую геометрию и дифференциальные уравнения, а Юрий Евгеньевич ОТЦ на кафедре ТОР.

А вот экзамен по физике прошёл с определённой дозой адреналинчика. Николай Николаевич Заичкин только взглянул на мою задачу, тут же заявил:

- Задача решена неправильно, два! – даже не слушая ответы на первые два вопроса.

- Как неправильно! - взвился я. Задача была простая, и опасений не вызывала, в отличие от вывода формул в первых теоретических вопросах. Начинаю с пеной у рта доказывать свою правоту.

- Ну, тогда пять….

Вообще Николай Николаевич был большим оригиналом. Кто не помнит его «перлы» на лекциях?

- Самоиндукция ведёт себя, как женщина. Вы к ней, она от вас, вы от неё, она за вами….

Или притча об альпинистке Циле Покер, с фабулой: « Я не вижу, зато я всё слышу» - это об опасно катящихся со склона горы камнях. Или как он однажды прокомментировал результаты переклички перед лекцией, которую проводила комсорг курса Наташа Дроздова:

- Вот эти Семененко и Манько! За ними бегают и деканат, и УВК, и комсомол. А они на всё положили……(далее бурные овации).

Последним сдавали историю КПСС  Седмиградскому. Экзамен проходил в корпусе А. Я явился сдавать ближе к концу. Как убеждённый марксист разоблачил происки международного империализма и доказал перспективу коммунистических идей. После экзамена вышли группой, вернее той частью, что ещё не смоталась праздновать сдачу первой сессии, сфотографироваться на ступеньках корпуса А. Не для всех удачно прошла сессия. Вова Чалый нахватал двоек, что сучка блох, и пересдавал экзамены позже. Наташа Потехина вообще отчислилась, завалив только первый экзамен. Зато  Тимоша и я в следующем семестре получили 15% прибавку к стипендии.

В следующем семестре добавилась первая наука по специальности  - Основы теории цепей  (ОТЦ). Лекции читал Вадим Петрович Попов. Хочу подчеркнуть его преподавательский талант. Вот, действительно умел преподнести материал! Мне хватало только побывать на лекции, чтобы всё понять и запомнить. Так что к лабораторным по этой науке можно было особо и  не готовиться, только выполнить расчёты. Лабораторные шли в ногу с лекциями, что тоже немаловажно. Сначала начитан материал, затем  шла лабораторная по этой теме. Лабы в нашей группе вёл Валентин Петрович Федосов, тоже замечательный препод. Так получилось в дальнейшем, что Федосов вёл у меня лабы по различным наукам шесть семестров. Не смотря на то, что он вздувал меня, как сидорову козу, Валентин Петрович один из наилюбимейших моих преподов в ТРТИ. А вздувал по делу, было за что, но об этом отдельный рассказ.

Вобщем, всё устаканилось, страхи первокурсника постепенно растворились, и только ностальгия по родительскому дому продолжала иногда щемить душу. Когда мною овладевала тоска по родному городу, я приходил на Пушкинскую набережную Таганрога, так напоминающую пейзажи моего города, брёл, отводя душу, до самого порта, всматриваясь в горизонт, а вдруг ветер принесёт алые паруса с Чёрного моря, с родного пролива. Не спеша поднимался по Петровской лестнице, оглядываясь на водный простор, портовые краны, знакомую с детства стихию порта, судов и кораблей, прощаясь до следующего свидания с далёкой малой родиной. Теперь такое  же щемящее чувство изредка возникает во снах, где я снова студент, иду по знакомым таганрогским улицам, со своими старыми друзьями решаю какие-то проблемы. Какие-то события происходят в учебных корпусах. Открытое настежь окно комнаты в общаге, из него видна вся Октябрьская площадь, а у соседей поёт о финансовых проблемах и о свободном орле бессмертная АББА…….